Малышка и Карлссон - Страница 94

– Я не могу!

Оскаленная морда приблизилась к Лейкиному лицу, дохнула жаркой гнилью хищного зверя:

– Звать! Ты, он – быть вместе! Он быть здесь! – Ручища хлопнула Лейку по низу живота (Лейка, как и раньше, не успела отшатнуться), но не больно. – Быть здесь! Ты – быть с ним. Сейчас!

До Лейки, кажется, дошло. И то, что до нее дошло, ей не понравилось, потому что было почти то же самое, что кушать мертвечину.

– Да пошел ты знаешь куда! – сказала она по-русски. Попыталась воспроизвести то же по-шведски, но не смогла. Не хватило словарного запаса. Но монстр внезапно послушался. То есть не отправился в указанном Лейкой направлении, а просто отошел в угол и присел и застыл в том же положении, в котором Лейка его уже видела: морда на коленях, ручищи упираются в пол…

Лейка посмотрела на Карлссона. После смерти в его чертах появилось что-то детское… Лейка не сразу заметила, что по щекам ее текут слезы. Ей было ужасно жалко себя… Но она была жива, а он мертв. И его было жальче.

Лейка глянула на монстра. Тот следил за ней огромными пылающими глазами. Сейчас он казался не ужасным и отвратительным, а очень-очень печальным. Как пес, у которого умер хозяин.

«Может, он и был „псом“ Карлссона? – подумала Лейка. – Его единственным другом, кроме меня?»

Тут она вспомнила о Кате. Она тоже была другом Карлссона. И она тоже угодила в беду. И ее надо спасать. Ей, Лейке. Потому что на мальчишек надежда слабая…

Тут Лейка вспомнила, что для начала надо спасти ее саму…

– Эх, Карлссон, Карлссон, – проговорила она нелено и печально, проводя ладонью по выпуклой груди и почему-то стараясь не задеть ран – так, словно он жив и может чувствовать боль. – Если бы ты был жив, как это было бы здорово… Но ты не виноват, что умер и оставил нас одних. Прощай, любимый!

Слова были банальными и даже смешными. Лейка это понимала, но других у нее не было. Наверное, более уместна была бы какая-нибудь поминальная молитва, но Лейка не знала ни одной. Ни христианской, ни языческой. Зато она вспомнила песню, которую пели Дети Ши. Она закрыла глаза и запела…

Если бы глаза ее были открыты, она бы наверняка тут же замолчала, увидев, как при первых же словах сидевший в углу монстр оскалился и надвинулся на нее…

Но он перемещался совершенно бесшумно, и Лейка не открыла глаз и продолжала петь… Она снова видела возникающую из тумана сияющую фигуру. Видела, как Дух вод (или кто-то там еще) наклоняется, протягивает руку Наташе… Нет, не Наташе. Вместо Наташи рядом с Лейкой почему-то стоит Катя…

Монстр навис над Лейкой, так и не дотронувшись до нее. А спустя несколько мгновений он так же бесшумно отступил. Лейка так и не узнала, что ее едва не разорвали на части. И она пела, не открывая глаз, и потому не увидела и того, как сами собой затягиваются страшные раны на теле Карлссона.

Она ничего не заметила, когда открыла глаза.

– Прощай, – шепнула она и поцеловала Карлссона в губы…

И, отшатнувшись, пронзительно взвизгнула.

Воистину в эту ночь она визжала больше, чем за всю свою прежнюю жизнь. Но как не завизжать, если покойник отвечает на твой поцелуй?!

Глава сорок третья,
в которой Лейка узнает о нечеловеческой сущности Карлссона, Дима знакомится с Хищником, а несколько дурно воспитанных молодых людей навсегда избавляются от привычки докучать незнакомцам

Женился эльф на троллихе. Родился у них сын. И вот как-то он спрашивает отца: «Папа, тебя твоя мама била?»

«Нет, сынок, – отвечает эльф. – Только твоя».

Лейка лежала на руках Карлссона. Голова ее покоилась на его плече. Плечо было твердое и теплое. Как раньше. Карлссон нес ее, но шаг у него был такой ровный, что у Лейки возникло ощущение, будто она плывет. Вокруг прыгали тени, переплетения труб над головой стремительно убегали назад – Карлссон нес ее очень быстро. Лейка немного повернула голову и увидела сзади того, существо, которое притащило ее сюда. Существо передвигалось на трех конечностях. В четвертой оно несло лампу.

– Кто это? – спросила Лейка шепотом.

– Огр. Хищник.

– Огр… – И, еще тише: – А ты?

– И я – огр. Огр-Охотник.

Лейка покрепче обняла его шею, потерлась носом о могучее плечо, вдохнула запах нагретой гальки:

– А знаешь… мне всё равно, – прошептала она. – Мне всё равно, кто ты…

Позади раздалось ворчание.

– Что он сказал? – спросила Лейка.

– Сказал: надо тебя съесть. Что от близости огра и человеческой женщины рождается сид.

– Сид?

– Эльф, по-вашему.

– Это правда?

– Нет, он шутит. Не бойся.

– Я не боюсь…

«…С тобой я ничего не боюсь», – добавила она мысленно.

Хищник снова заворчал.

– Что он говорит?

– Что ты веселая.

– Я?!

Карлссон что-то произнес. Не по-шведски: на другом языке. Хищник ответил.

– Он говорит: когда он попросил тебя позвать из Долины Тумана мою суть, ты сказала, что не ешь людей.

– А что тут смешного?

– Это наша старая шутка. Один огр говорит другому: «Знаешь, с каждым прожитым столетием я всё меньше люблю людей. Боюсь, когда придет мое время уйти в Долину Тумана, я совсем перестану их есть», – Карлссон негромко засмеялся. – Еще он сказал, что самая забавная шутка: позвать меня из Тумана охотничьей песней сида. Он сказал: ты первая додумалась до такого. Даже он не сразу понял эту шутку – и едва не откусил тебе голову. Но он увидел, что я возвращаюсь, – и понял. Кто научил тебя этой песне?

– Подруга, – сказала Лейка. – Она… колдунья.

– И ты.

– Да. Она тоже так сказала. Твой… огр поэтому принес меня к тебе?